Герань. Спасти друга. Рассказ

Была зима, самое начало 80–х. Только умер Брежнев. В эти годы все тусовки, кому уже за 16,  похожи как близнецы – улица. Летом еще хорошо, а вот зимой — совсем неважно. Но в любых компаниях всегда находился волшебный островок — кто-то, у кого родители уезжали. Эта квартира немедленно становилась тем, что сегодня принято считать закрытым клубом.

В компании этой странной группки из спортсменов–боксеров, вместе просуществовавших четыре года подряд, каждый день в одном классе, спавших вместе в одной комнате в постоянных разъездах, особым островком была моя квартира.

Я жил в стандартном одесском дворике. Мать переехала в соседнюю квартиру, а моя стала не просто островком, а базой. Все походы в мир осуществлялись вечером, примерно в то же время, что и развод патрульно–постовых милиционеров — где–то в районе 19.00. Многие возвращались с “задания” (приключений хватало) сюда же. Когда тебе 17, ты еще по сути подросток, хотя уже имеешь право на взрослую жизнь.

В один из таких вечеров, все сидели за основным занятием, которое зимой не имело альтернатив — карты. Наверное, сегодня это были бы компьютерные игры. Не знаю. Но тогда мы проводили время за ними. Разве что если удавалось закрутить тусовку с девчонками. Но в моей квартире вечеринка была невозможна по причине ее не эстетичного вида.

Все ждали Сергея. Так звали душу нашей компании и любимца, красавца, высокого, с широким плечами, с ямочкой на лице в том месте, на которое обычно падает взор девушки. Сергей был покорителем женских сердец, а в нашей команде лидером. Это он определял, куда мы сегодня пойдем. Правда, в последнее время он изменился.

Недавно у него умер отец и он часто стал задерживаться, а то и вовсе не приходить: не мог оставить мать одну. Та постоянно плакала, что вполне естественно. Такие вещи не проходят, не выплакавшись, но Сергей реагировал на это болезненно.

– Надо как–то его вынимать из этого, – сказал Володя. – А то мы его потеряем.

Володя был крепыш, и на свои 17 обладал нокаутирующим ударом. Лицо явно не миловидное, но от него всегда веяло необычной доброжелательностью. Но только не в драках. И была у него еще одна черта. Когда он пьянел, становился неуправляемым и терял разум. Случалось это нечасто, а когда у него была какая–то особенная радость. Его эндокринная система, видимо, реагировала соответствующе. А так Володя был еще одной частичкой нашей общей души.

– У них горе, – сказал Паша и кинул на стол короля бубнового, – Что не понятно тебе? Это у меня батя алкоголик был, и когда ушел, всем только легче стало. Вот, сейчас у меня нормальный отчим. А у Сереги папа математик!

Паша не был душой нашей компании и пришел сыграть в карты. У Володи деньги закончились и он привел жертву к месту “казни”. Мы все это понимали, а поскольку деньги тогда у нас были общие, играли, получается, против него. Паша был нашим одноклассником, но не “своим”, из богатой семьи. И потому нам не было зазорно обобрать его до ниточек.

Я, которого, как и моего друга звали Сергеем не был падок на деньги как Володя,  строен и высок, как Сергей, но на статус Дон Жуана не тянул совсем. Девушки не любят зануд и умников. Больше всего меня увлекала разработка операций. Все проекты обычно были моими. Собственно, идея притащить кого–то к нам и “раздеть” его, была моей. Где-то между прочем, выпустив нужную фразу в присутствии того, для кого она была направлена, у вылетевшей идеи уже не было шансов не воплотиться в реальность.

– У них не горе. У них пиздец, –  буркнул Юра, сидя на корточках возле печки, подкидывая уголь лопатой в открытую топку. На его лице отражался огонь из топки.

Юрик, как мы все его звали, был еще один из «своих», кто мог кулаком пробить комнатную дверь. Юрик был молчун и говорил односложными фразами, часто вызывающие смех своим тонким юмором. На вид он выглядел самым старшим из нас, и не только потому, что телосложение у его уже было взрослого мужчины при его не низком росте, а скорее своей рассудительностью и наблюдательностью.

– А что так? – спросил Паша?

– Вон, спроси у адвоката, – кивнул на меня Юрик и взял гитару на колени.

Юра единственный, кто в карты с нами никогда не играл. На гитаре он тоже не умел, но любил это дело сильно. Нас всех немного мутило от его хобби. Но я в свое время научил Юрика тремя аккордам и его брыньканье стало более не менее выносимым.

История и правда была стременная. Они (мать, Сергей и отец), как всегда на выходные взяли свою моторную лодку, втроем приехали на лиман и поплыли на косу. В каком-то там месте, где начиналось сильное течение, проток нужно было проходить быстро, чтобы не унесло в море. Сергей часто рассказывал, как он сильно удивлялся, отчего отец не боится, ведь он с одной ногой. Ему тогда было лет десять и логика эта понятно ему не была. Если папа без ноги, думал Сергей, то как он может плыть, а главное… если что… как спасти маму?

Вот на этом самом месте у них и заглох мотор. Лодку понесло в море. Отец пересел на весла. Но без упора ему было грести трудно. Тогда он начал одевать протез и лодку начало нести по течению. Протез, как назло не одевался и от этого становилось совсем жутко.

Все было бы ничего, но их лодка была с плоским дном, а волны уже пошли не на шутку. Перевернуться было несложно. Но вот уже отец с протезом, берется за весла, делает замах, те бьются о воду и лодка начинает слушаться.

– Меня немного попустило, – рассказывал мне Серега, когда мы однажды возвращались с вечеринки в два часа ночи и нам пришлось идти пешком до самого дома. – Его сильные, уверенные движения успокоили меня быстро. Отец время от времени посматривал и в привычной манере подмигивал, поддерживая мой дух. Но уже скоро я опять задрожал. И не оттого, что было холодно. Я понял: мы стоим на месте. Отец перестал смотреть на меня и все поглядывал по сторонам, а потом резко крикнул:

– Муся, давай садись на мое место, – и начал снимать протез.

Для меня это означало, что отец начал готовиться прыгать за борт. Я почувствовал, как в солнечном сплетении все сжалось. На самом же деле отцу было трудно с протезом перейти на ту часть лодки, где находился мотор. Мать взялась за весла. Помню, как он посмотрел на меня и крикнул: “А ты чего? Давай помогай маме”. Это сейчас мне понятно, что моя физическая помощь здесь была не нужна. Он заставил меня действовать в условиях опасности. Сколько раз отец дергал веревку мотора я не помню. В какой-то момент я так сильно испугался, что начал передавливать весло с маминой стороны. И мама… еще та юмористка… давай мне объяснять, что такое табань. Прям лекцию развела. Тут ветер, брызги, нас несет, а она рассказывает. В общем, когда мотор заревел, я будто оказался в каком–то другом мире. А потом заплакал и только смотрел на отца, боясь, что он начнет меня ругать за то, что я как девочка… Но он молчал, поглядывая на меня в грохоте мотора, держа руку за спиной и удерживая руль.

– Идет, – сказал кто–то, – и я заметил промелькнувший силуэт Сереги в окне.

Когда он вошел, все притаились. Володя положил свои карты на стол и почти на 180 градусов повернул голову к Сереге (тот был позади него). Он только объявил терц, а я в это время намеривался воспользоваться моментом — подсмотреть, что там у него… но старая пройдоха, уже давно имел привычку класть на карты ладонь, когда они уходили из его внимания. Юра помешивал чай, который только что заварил в железной кружке. Сергей подошел к столу и сев на табурет, умышленно, нарочито медленно, начал разминать папиросу. По его виду было понятно, что он сейчас скажет что-то важное.

– Мать уезжает в деревню, – сказал Сергей.

– Терц на игре, – сказал Володя, понимая, что на столе кон, а мероприятие уже никуда от нас не денется. Но его слова  тут же утонули в шуме гула и радости.

С этого момента и начался тот период, который у меня проходит поз грифом “Герань”.

Квартира Сереги использовалась нечасто. Все обычно обитали у меня, а квартира Сереги считалась самой красивой. Ну, и, конечно, в те моменты, когда мероприятия проходили у него, явственные следы присутствия “Мамая” ликвидировать, порой, было невозможно. По этому поводу неприятностей всегда хватало.

В каждой такой квартире, следы после гулянки хоть и напоминали мамаев набег, были все же разными. Последняя неприятность, когда “мероприятие” проводилось у Юры дома, выглядело особенно ужасно для его родителей. В нижнем отделении холодильника, там, где хранятся овощи, родители наши женские трусики.

Но неприятности с квартирой Сереги были специфическими.

Кармическая отметка его обиталища проходила под знаком «цветы». Скорее всего, это не было случайностью: мама Сергея обожала цветы не просто так, как некоторые женщины обожают своих младших питомцев. Цветы любил отец Сергея, дядя Саша. Перед самой его смертью он подарил матери горшок с геранью.

– Береги цветы, Муся, –  как-то сказал он. – В них частички меня. А за Геранью пусть Сережа присматривает.

Мы знали эту грустную историю, но так, или иначе уже было разбито три горшка. Глиняные осколки после каждой катастрофы врезались в сердце каждого из нас.

Какая карма связала все посиделки нашей дружной компанией с цветами, вряд ли кто-то уже установит. Но так уж случилось, что с каждым “спец-мероприятием” в квартире Сергея, когда его мать уезжала, ровно один горшок уходил на вечный покой.

Первый раз у всех был сильный шок. А следующие – как в страшной истории про “Десять негритят” — мы оказывались в том самом положении, что и его герои: попытке повлиять на то, на что повлиять невозможно.

Тетя Муся расстраивалась, а однажды даже заплакала. Вместе с ней переживал и Сергей, да и вся наша дружная компания тоже. Все знали, что стоит за цветами, но никто так и не мог понять источник злого рока. А более всего угнетало то, что шесть горшков ушло почти за пять месяцев.

Оставался последний, седьмой — Герань.

И вот мы снова в квартире Сергея. На этот раз мать не уезжала надолго. Из Молдавии к ним приехали родственники. А на выходные тетя Муся решила отвести их на причал, показать лодку. Те давно хотели ее. Она попросила Сергея, чтобы все было хорошо и предупредила, что останется на причале переночевать, а родственники вернутся сами.

– Тебя тоже это касается, слышишь? – строго сказала тетя Муся, обращаясь ко мне.

Я в это время сидел за столом и накатывал с родственниками из Молдавии их вино. Пошел уже третий стакан. У молдавского домашнего нужно сказать есть одна особенность. Пока ты сидишь, заметить собственное опьянение невозможно. Но стоит только попытаться приподняться, ты в ужасе осознаешь нечто. Я как раз только попытался это сделать и потому, поняв, что со мной, сидел тише воды и ниже травы.

Может, если бы я был трезв, я бы не обратил внимание на их разговор, но у меня тоже есть странные особенности. В состоянии сильного опьянения, моя бдительность увеличивалась до самого верхнего предела. Так что я все слышал и на обращение в свой адрес, кивнул  так, чтобы у тети Муси вообще не оставляюсь сомнения.

– Я надеюсь на тебя Сережа, – обратилась она ко мне.

Два Сергея, у которых папы были с одним именем и с одной трагической судьбой, умерших в одно и тоже лето, теперь были спаяны грузом ответственности, а не просто последствиями вечеринки.

В этот раз она прошла без эксцессов. Горшок был жив, не считая того, что Володя так и не сумел прийти в состояние нормы после вечеринки. Я уже говорил, что в своем нормальном состоянии он был частичкой всех нас — недостающим звеном, без которого душа нашей тусовки просто не существовала бы. Но я не упоминал еще одну особенность Володи. Когда он терял свой разум под воздействием алкоголя, у него появлялся какой–то странный, необычный взгляд. Такие бывают у варанов – огромных ящериц. Он начинал выпучивать глаза, как это делают драконы, желая навести на жертву ужас. Глаза превращались в страшные щели, потом расширялись, становились округлыми, а глазные яблоки напоминали взгляд кобры. Притом что на самом лице ни один мускул не дергался, а тело в этот момент замирало.

Вообще, этот его вид мог сильно напугать любого. Но когда привыкаешь, самое ужасное становится родным.

В этот раз Володя рассмешил всех особенно. Проснувшись, он не пошел сразу по нужде, а завернул в зал, где как раз на подоконнике гордо и в одиночестве стоял цветок – та самая герань. Шатаясь, и еле передвигая ноги, он подошел к подоконнику, погладил указательным пальцем нижнюю часть соцветия и промямлил что-то типа “у-тю-тю”, подчеркивая, что вечерника не лишила его жизни.

После Володя повернулся и все увидели этот самый страшный взгляд. Выпучив глаза, нас не замечая, он на секунду остановился словно машина перед стартом, и резко выдохнув, стремительно понесся туда, куда нельзя было уже не идти.

Все ржали и только Сергей был в напряжении. Его можно было понять: пока все не уйдут, опасность сохранялась, а впереди еще нужно было прибраться в квартире. Девочек мы уже проводили, и с чувством долга каждый вернулся для завершения операции “уборка”.

Так или иначе, дело близилось к завершению, и только Володя создавал нервозность: он был вне кондиции и теоретически мог сделать что угодно. Сергей аккуратно уложил его на кресло в той же комнате, где были все, чтобы он немного пришёл в себя, оставаясь на наших глазах, пока уборка будет закончена. Через минут сорок все было вылизано.

– Ну что? – сказал Сергей, как будто все только что взяли банк. – Уходим?! – И торжественно открыл дверь, ведущую на выход. И именно в этот момент все услышали знакомый до боли звук: так падают  только горшки с цветами.

Все как один переметнули свои взгляды в сторону противоположную от двери, там, где спал Володя. О нем все забыли. Перед ошарашенными взглядами виднелась обескураживающая картина. Володя стоял спиной к окну, как бы пытаясь сделать мостик. Спина в согнутом виде почти лежала на подоконнике, правая рука была вытянута вверх, судорожно пытаясь схватить трубу отопления, а левая, вернее, локоть, мертвой хваткой удерживал хоть какую-то устойчивость при помощи подоконника — ровно там, где стоял горшок с цветком.

По вполне понятным причинам Володя не удержался, когда вставал с кресла. Команда Сергея “уходим” сделала свое дело, заставив его вскочить. Ну, и его занесло…  прямо в то место, где стоял непросто любимый цветок тети Муси, а последний ее цветок. Герань только зацвела.

В воздухе возникла пронзительная тишина. Все посмотрели на Сергея и увидели на его лице открытый рот и взгляд, похожий на собаку Хатико. Это была или боль, или ужас, или то и другое вместе.

– Ни фига се, – тихо прохрипел Володя.

Он как будто потерял голос, выпрямился во весь рост и начал медленно выпучивать свои глаза на груду чернозема, смешанных с глиняными осколками. Сделав нечеловеческую гримасу, выражающую ужас, начал сползать на колени. Вид был еще тот…  Склонившись над разбитым горшком, как над телом убитого коня, собирая зачем-то рассыпавшуюся землю руками, он поднял голову на друзей, стоявших в оцепенении, и с видом котенка, который только что нашкодил, застонал не по-человечески, опустил голову на грудь и сник.

Откуда-то справа пришло тихое, почти еле слышное: “Блядь”.

Прозвучавшее междометие… в полной тишине создавало зловещие перспективы. Ругать Володю никто не решился. Трагедия была такого масштаба, когда окружение сливается с виновником и происходит полное отождествление; ты перестаешь отделать себя от горя, ужаса и вины за происшедшее и того, кто его совершил. Наверное, так выглядят истинные друзья.

Юра, который стоял справа от меня, молча, но с каким-то странным и сильным намерением ринулся в сторону балкона. Так обычно ведут себя, когда не хотят, чтобы видели слезы. Шок витал в воздухе.

Здесь мы на секунду прервемся для одной важной информации. Ко времени, которое описывается в этой истории, я значился в тусовке как адвокат. Вы это помните. Прозвище дал Юра, когда однажды я смог отмазать всю нашу дружную компанию от какого-то страшного наказания. Его собирался исполнить лично физрук, отставной офицер и бывший спецназовец какой-то интернациональной заварушки вроде сомалийско-эфиопской войны времен Брежнева.

– Адвокат – сказал Юра и кивнул в мою сторону, когда все узнали, что их пронесло. После этого случая, когда что-то происходило, все смотрели сразу на меня.

Но ни в этот раз.

Юра ушел на балкон, Серега присел на корточки рядом с Володей, рассматривая осколки, перемешанные с землей, так и не решаясь начать их собирать. И в этот самый момент я почувствовал то, что обычно чувствуют акулы, когда окровавленное мясо попадает в воду. Это состояние всегда было самым моим родным состоянием, но тогда я почувствовал его впервые.

– Не сцать, – негромко сказал я.

В минуты роковые именно такие слова имеют какое-то особенное значение. Все посмотрели на меня, а потом на Сергея, брови которого так и сохраняли форму Мальвины. Прозвучавшее повисло в воздухе надеждой, какую обычно испытывают перед смертной казнью.

– Я знаю что делать. – также негромко сказал я и увидел обнадеживающий взгляд Юрика, который на мои слова отреагировал мгновенно, выглянув тут же из-за двери балкона.

Суть моей идеи была до чертиков проста. Вечером должны были вернуться родственники — те, что из Молдавии. Я вспомнил это. Нетрезвые адвокаты на то, видимо, и существуют, что мимо них ничего не проходит мимо. И я как заправский профессионал, сначала просто отметил эту информацию, а потом словно хищник вцепился в нее мертвой хваткой, филигранно перевернув ее в нужную сторону.

Сделано это было с виртуозным мастерством, которое привело всех в неистовство.

– Родственники… – сказал я. – Сегодня приезжают родственники! Оставь это! – Отдал я команду, как это делают капитаны во время беспорядка на корабле, показывая Сергею рукой на осколки горшка и разбросанный по полу чернозем. – Кому придёт в голову, что ты не убрал горшок, если разбил его ты!

На меня смотрели словно на Бога — когда все знают, что перед ними человек, который только что совершил чудо.

– Когда они зайдут в квартиру, – тихо сказал я, – дверь в комнату, как всегда, захлопнется от сквозняка; возникнет легкий удар о косяк и, зайдя в комнату, они увидят на полу разбитый горшок.

В воздухе продолжала висеть гробовая тишина.

Кто-то справа сказал:

– Блядь, как же это гениально!

Все вышли из подъезда дома в том состоянии, которое называется счастьем. Юрик кивал и приговаривал: “Вот, адвокат, сука”. А еще через сутки, когда все уже переместились на базу (в мою квартирку), где не было запретов ни на что, вечером пришел Сергей.

Когда он вошел, все притаились.

– Представляете, что мне сказала мама? – в воздухе возникла тишина. Казалось, она не прервётся никогда. – Эти чёртовы родственнички из Молдавии разбили мой последний цветок.

И все залились смехом…

Сергей Лысов

Бизнес-тренер, тренер личностного роста. Генеральный директор школы управления «Шерлок». Длительное время работал переговорщиком и кризисным консультантом в различных коммерческих и политических проектах. Специалист в области реструктуризации и строительства организаций, автор ряда бизнес-тренингов и семинаров для основателей бизнеса, автор системы «MYOR» — методики развития пси-способностей для деловых людей. Автор книг "Встань с дивана. Как создать свой бизнес…", «Анатомия победы».
.
Основатель юридического агентства «Мета-Информ», входившего в 50 ведущих юридических компаний Украины (г. Одесса, 1991 - 2005). Юридический эксперт в Лондонском арбитражном суде (1995) Консультант губернатора Одесской области (1999–2004). Советник мэра г. Одессы (2010 - 2011). Бизнес-тренер, коуч в области трансформационых изменений, эксперт в управлении кризисными ситуациями. Специализация - организация и проведение трансформационных процессов.
.
Миссия: обучение деловых людей управлению сложными и нестандартными ситуациями; тренировка специальных способностей и передача знаний в качестве основы управления.

Отзывы