Клубный пляж. Рассказ

Однажды я понял этот чудовищный трюк, который проделывает человек не по своей воле.

Я встретил его в клубном пляже. Моя жена и ее сестра копошились со своими телами, методично размазывая крем по всем его частям, а я рассматривал само место, в котором все напоминало рай. Мы здесь были впервые.

Его шезлонг находился рядом с моим. «Почему он здесь один», – думал я. – Мужчины не ходят в клубные пляжи без дам. А если дам у них нет, они играют в карты или пьют в каком-нибудь кабаке, лезут, чтоб нарваться на приключения. Но они не лежат на топчане с  улыбкой Дензела Вашингтона, посматривая по сторонам».

Я положил книгу на столик, кинул на него футболку и боковым зрением посматривал на соседа, который слишком откровенно, словно пришел его младший брат, наблюдал за мной.

Наши взгляды встретились. На шезлонге лежал мужчина лет пятидесяти, в шортах, с мускулистой фигурой, загорелый. Как я уже сказал, он был похож на киноактера Дензела Вашингтона, только белый. Но его взгляд, выражение лица, улыбка — всё это подчёркивало что-то сильно притягивающее. Собственно схожесть с артистом была в этом…

Он опустил свои темно-коричневые очки, словно в старые времена натягивали кепку на лоб, и поздоровался.

– Вам не действует на нервы эта кислотная музыка? – то ли сказал, то ли спросил он.

– Есть немного, – ответил я

– Ладно кислота! Хоть бы не так громко. Какой-то кошмар. Прям по психике бьет.

– Да, психика — это еще та штучка, – сказал я, пытаясь деликатно поддержать разговор.

– Это Вы хорошо сказали про штучку.

Мы разговорились и позже он поведал мне свою историю. Скажу сразу — полную трагизма. Но это было чуть позже. А сейчас он рассказывал мне про свое открытие. Уж не знаю, где он это прочитал или это плод его инсайта, но мысль была шокирующей. В какой-то момент (как бы между прочим) он сказал.

– Любая психологическая травма рождает внутри человека фантом. Он же потом его и поглощает. Если, например, мать или отец ребёнка деспоты, тот перенимает у них эту черту.

Я посмотрел на него и почувствовал, как мои брови опустились к переносице. Что-то меня задело.

– Понимаете? – переспросил он и посмотрел на меня так, что я понял: это не был праздный вопрос. Он смотрел на меня, словно обжигал сознание. Потом добавил:

– Казалось бы, именно таким ребенок никогда не должен стать!

Теперь он смотрел на меня, как будто хотел получить подтверждение о том, что я все-таки понял его мысль.

– Его ведь донимали этим, – добавил он. – Но именно так работает адская машинка.

– Как по мне, – включился я в разговор, — это обычная психическая травма и его последствия.

– Да, да. Все только и болтают о психических травмах, но никто так и не дал объяснения, что это такое.

– Я взял смартфон, и найдя нужную ссылку, начал читать.

“Психологическая травма — это вред, нанесённый психическому здоровью человека в результате интенсивного воздействия неблагоприятных факторов среды…”.

– Да обождите Вы, – перебил он, но без раздражения. – Будь то интернет или профессор в кабинете, везде… слышите… везде вы прикоснеиесь к глупости.

– А в чем она? – удивленно спросил я.

– Во всем. Не думаю, что люди понимают, что на самом деле из себя представляет вред, – сказал он мягким, спокойным голосом. – И я не о том, когда человека ударили. Я о том, когда, хотя к нему и не применили физическое насилие, тем не менее — это был вред. Или еще…

Он на мгновение замолчал, поправил зонтик, прикрыв им проникающие лучи и продолжил.

– … а что вообще такое психическое здоровье? Хм… Уверяю Вас, на эти два вопроса знают ответ очень немногие. Вы так не знаете точно.

Он вдруг резко приподнялся, оторвав свой торс от спинки шезлонга, пристально посмотрел вдаль, словно охотник, увидевший дичь, встал и пошел к официанту, стоявшему у барной стойки.

– Наконец-то. Уже полчаса жду его, – услышал я его голос и увидел быстро отдаляющееся тело.

Он шел, прихрамывая, и в этой походке не ощущалось травмированного колена от вчерашней игры в футбол. Это было родное и что-то приросшееся к его сути. Он подошел к девушке, одетой под стать клубному пляжу — короткие шорты, желтую футболку и белую бейсболку и начал что–то ей говорить. Той, видимо, нравилось с ним болтать. Она постоянно улыбалась, а ее открытые взгляд и поза подтверждали свою симпатию к собеседнику. Я опять увидел в нем голивудского артиста и кивнул головой: “Что творит! А ведь ему уже за полтинник должно быть”.

Наблюдая за ним, я тем временем пытался ответить на его вопросы. Психологию я обожал с молодости и эта тема меня порядком заинтересовала. Ответ не приходил. «И, правда», – подумал я. – Что такое психическое здоровье”? Я увидел, как он возвращается, слегка прихрамывая.

– Пытался выяснить можно ли приглушить эту чёртову музыку, – сказал он и лег на свое место. Ответили, что это невозможно.

– А я не нашел ответа на Ваш вопрос. Как в википедии написано, так вроде понятно, а чего-то не хватает. Может, Вы скажите, что, по-вашему, есть такое психическое здоровье?

– Этого нельзя понять, пока вы не поймёте, что такое вред.

– Думаете это так важно?

– Для них нет, – он кивнул головой на людей, которые словно мухи копошились возле огромного голубого бассейна.

– А для кого?

– Для Вас, наверное. Ответ на эти два вопроса стоит всех мучений в самых престижных институтах.

– Ну, это Вы загнули.

– Отнюдь. Я понимаю, что если бы я показал сейчас свою визитку, на которой тиснением было бы выдавлено “доктор психологических наук”, Вы, наверняка, прислушались бы. А так, лежит одинокий мужчина в пляжном клубе, да без подруги и втирает вам какую-то ересь. Как Вы еще не решились прекратить разговор со мной!

– Так говорят же, нет такой науки! Психология не наука!

– Говорят. Хм. Если бы перед вами сейчас оказался дедушка Фрейд, вам нужна была бы его корочка? А? – он пристально посмотрел на меня. Его губы растянулись в улыбку, щеки слегка приподнялись, а глаза передавали какую-то особенную теплоту, словно перед тобой находился дедушка из далекого детства. Меня окутало каким-то странным спокойствием, а может быть умиротворением — сказать трудно.

– Не в этом дело, – добавил он.

– А в чем?

– В том, что знание ответа на эти два вопроса может вас сделать человеком особого уровня. А будете ли вы психологом, искусным политиком или мудрой женой, на голове которой устроился целый зоопарк «вредителей» — это частности.

“На сетевика вроде не похож”, – подумал я. – Так складно говорит, что осталось только его попросить ответить на собственные же красиво сконструированные вопросы. Мое сознание продолжало ему не доверять, но оказавшись в его мягкой ауре, испытывало от этого некоторое приятное замешателсьво.

– Послушайте, – сказал он. – Я не из секты и втюхивать ничего не собираюсь. Правда и то, что вы на крючке. И я даже скажу Вам, как он выглядит.

– Кто?

– Крючок. Вернее, наживка. Вы уже заглотнули ее. Только не обижайтесь… я ведь искренен с Вами.

Его прямота могла быть известным приемом. Но, я тогда не осознавал, что червяка уже проглотил. Быть кем-то и опознавать свою роль — суть не одно и то же. Это сейчас я точно знаю, что был рыбой… А в тот момент я чувствовал себя свободным дельфином, и потому гордо продолжил разговор.

– Да, нет, всё нормально. Ну, расскажите уж…

– Вы не знаете ответов на эти два вопроса. Ни что такое вред, ни что такое психическое здоровье. Вы же сами себя обманывать не станете. Не можете же Вы сказать… я имею в виду… что Вы не можете сказать самому себе, что знаете ответ на мой вопрос, в то время, когда вы не знаете на него ответ. В общем, когда кто-то говорит, что у него есть ответ на вопрос, который ему неизвестен, тот и заглатывает крючок.

Я сглотнул.

– Нюанс состоит только в одном: насколько глубоко заглотнул, – сказал он и отвернулся свой взгляд от меня в сторону девушки официантки, с которой недавно разговаривал.

– И отчего это зависит? – спросил я.

– От интереса темы. У вас, я вижу, лежит на стульчике книжка. Вы ее аккуратно прикрыли футболкой, когда пришли, но я увидел автора, прежде чем Вы это сделали. И поэтому Ваш крючок, по-моему мнению, довольно глубоко застрял в Вашем сознании.

– А если бы я читал плейбой? Вы бы так же нашли тему?

– Скорее всего.

– Так вы манипулятор?

– То, что Вы подразумеваете называется по-другому — социопат. Опасные, нужно сказать субъекты.

– А Вы — не он? – надменно спросил я.

– Не-а. У меня нет в отношении Вас цели.

– То есть, все социопаты — это те, у кого есть по отношению к другим цели?

– А Вы это не знали?

– Ну, тогда на этой планете все социопаты.

– Не все… Человек сто вроде тех старцев что в Афонском монастыре… ну и помельче рыбёшки, всякие бродяги вроде меня, ошивающиеся в клубном пляже без дам, и хуже того, не ищущие их.

Я инстинктивно полез в сумку взять пачку сигарет, как будто это было аналитическое решение. Мне показалось, что мои руки дрожали. “Что за хреновина, – думал я. – Что происходит? Кто он такой? Блядь, где эта зажигалка?”.

Перед носом появилась его рука вместе с моим чикфаером.

– Она под Вашим шезлонгом лежала

«Спокойно, главное не подавать вида», – промелькнуло в моей голове, погляди брал с его рук металический предмет

– А зачем Вы это делаете? – спросил я.

– Вбрасываю на ваше поле мяч?

– Да? – я кажется стал приходить в себя

– Вы же не спрашиваете, зачем Вы дышите. Это происходит. Я просто соответствую ситуации.

– А если рядом с Вами легла бы красивая девушка? Как бы Вы соответствовали, – перешёл я в атаку. Это было похоже на выпад в отчаянии, когда перед тобой бог.

– В зависимости от того, что у нее на уме. Трудно спрогнозировать. Я не аналитически это делаю. Это вообще не я делаю.

Он посмотрел на мимо проходившую девушку на высоких каблуках и в бикини со стрингами и продолжая провожать ее взглядом сказал:

– Понимаю, что Вам покажутся эти слова странными. – Он повернулся ко мне. – Нам так легче будет разговаривать…. – хотел он сказать, но я перебил его.

– Я ведь могу прекратить этот разговор?

– Можете. Но Вы заглотнули уже наживку. Ваше поведение будет напоминать рыбу, которая подцепилась на крючок и не хочет теперь следовать за спиннингом.

– Вы про те два вопроса.

– Да.

– Ради своего психического здоровья я могу сопротивляться Вашей манипуляции. А там глядишь и рыбка сорваться может.

– Да, возможно. Если леска слабая. Вы не учли леску. Она, скорее всего в нашем случае очень крепкая. А вообще, это начинает напоминать флирт. Когда женщина хочет, но показывает обратное. Не находите? Я же говорю: Вы на крючке. Зачем сопротивляться? Вы даже можете сейчас подняться, собрать вещи и уйти отсюда, но эти два вопроса вас не оставят уже никогда.

Он опустил очки на глаза, лег на шезлонг и, заложив руки за голову, подставил лицо под лучи солнца, которое выглядывало из-за краешка материи зонта. Под очками я не видел его глаз, но чувствовал, что он думает обо мне.

– Психическое здоровье — это состояние ноль в потенциале, – сказал он, оставаясь в том же положении (руки за голову).

Я хотел спросить его, но он показал жестом, что сейчас всё объяснит.

– Состояние ноль — это когда вы ничего не хотите. Нет желаний. Про это Вы уже наверняка слышали. Но Вы не знаете про вторую часть. Ничего не хотеть нужно при сохранении потенциала иметь.

– Это как?

– Это когда чего-то нет, но оно может появиться из-за потенциала это иметь. Типа яйцеклетки или сперматозоида. Ребёнка нет, но есть некое условие его возникновения – соитие. Откуда и как берется этот потенциал — это отдельная история. Главное, что он не находится внутри вас. Это типа Вашего высшего Я. Оно не в материи. Иными словами, так: если у Вас есть только одно желание — Вы психические нездоровы. Но с потенциалом всё иначе. Потенциал — это Ваша кисть на холсте будущей Вашей жизни, но эта кисть работает только в одном случае: если нет желания. Такой вот парадокс.

Я подвис. Сказанное настолько поражало, что я хотел записать его слова.

– Допустим, у меня нет желания? – сказал я немного погодя. – Тогда…

– Смысл это обсуждать? – перебил он. – У Вас не может не быть желаний, как и у всех нормальных людей.

– А у Вас?

– Я просто хочу сказать, что психическое здоровье — это ложь. Сама жизнь — болезнь. О каком психическом здоровье может идти речь?! Как говорил Чехов: “Тяжелая болезнь неизлечима, а легкая пройдет сама”.

– По-вашему, все люди психически нездоровы?

– Именно. Только в этом, как раз и суть жизни.

“Чертов хромой – подумал я, – И зачем я полез в этот разговор”? Я стиснул зубы и отвернул голову от него, будто рассматривал снующую толпу вокруг бассейна. Жена почему-то лежала и не обращала внимание на мой вовлеченный разговор. Будто я беседовал с мужем ее сестры, а не с незнакомым человеком.

– Каждый день, каждую минуту и каждую секунду, человек причиняет вред другому, – продолжал он. – Но, скажите, разве может причинять вред психически здоровый человек?

Он повернул голову и посмотрел на меня в том же стиле: убедиться, что я пончл мысль, а не просто услышал его слова. Потом добавил.

– Даже тогда, когда люди не бьют и не стреляют, они все равно делают это. Даже когда не воруют, скрывая свой злой помысел, они делают вред другому человеку. Я не беру ту горстку странных типов, которых и посчитать-то невозможно, так их мало. Вы ждете мое объяснение, что такое вред?!

Он вернулся в свою привычную позу, заложив руки за голову. и, поправив очки на носу так, чтобы можно было видеть солнце. Зачем он это сделал я не знаю: было довольно дарко.

– Да, я понимаю, Вас, – сказал он. – Ведь когда Вы это поймете, всё встанет на свои места.

Я лежал на топчане и по-прежнему делал вид, что рассматриваю происходящее в клубе, а он продолжал говорить.

– Вред — это ведь что? Пишут, что вред — это ущерб, неблагоприятное воздействие. Но это непонятно! На что воздействие? Если на Вашу руку, вред можно определить. Если это вещь — так же. О, если бы вред ограничивался только этим! Вы наверняка слышали о таких родителях, которые могут довести ребенка до белого каления, при этом пальцем его не тронув. Чему, по-вашему, здесь причинен вред? Даже слезы, которые мы видим, не могут служить доказательством, что ребенку был нанесен вред. Почему? Потому что не видно того, что испорчено. Ущерб не виден!

Я посмотрел на него с тем же недоумением или даже замешательством.

– То есть, сам факт, что человек страдает не доказательство вреда, который ему нанесен? – уточнил я.

– Ну, да. Он же может страдать оттого, что сам совершил какое-то дурное действие, а его никто не обижал. Но мы сейчас не об этом.

Он продолжал лежать руки за голову, согнув одну из своих ног в колене и, слегка покачивая ею в стороны.

– Как увидеть вред, который, например, причинили Вам? – спросил я. – Например, мне изменила жена.

– Допустим. Но расшифруйте это. Иначе под любой улыбкой Вашей жены, адресованной не Вам, можно будет усмотреть вред. С другой стороны, если она мечтает о каком-то мужчине, а Вы об этом не знаете, разве это не будет изменой? Хотя до интима дело еще не дошло.

– Согласен. Но мне трудно так… слёту… взять и расшифровать измену, – сказал я, уже не пытаясь что-то из себя корчить.

– Я помогу. Есть такое понятие: функция. – Он щелкнул пальцем и его вытянутая рука указала откуда был звук. – Функция — это, по сути, то же, что предназначение. Помните? “Вот это стол – За ним едят. Вот это стол – На нём сидят”! Понимаете? Если вы будете сидеть на столе и кушать на стуле — это дисфункция. Как в этом стишке Маршака.

– Но это не всегда так.

– Согласен, не всегда. А когда так?

Я задумался. Ответ где-то был рядом, но он, как будто застрял снаружи головы.

– Это происходит, когда вы меняете функцию. У вас дома ремонт, стола нет, и вы используете стул вместо стола. Почему? Потому что вы переназначили функцию. Понимаете? Пе-ре-на-зна-чи-ли! Но, смотрите… Что значит переназначить функцию? Написать на стуле табличку? Не понимаете?

– Что-то близко, но…

– Да уж, здесь самому не разобраться. Вы можете держать в руке мобильный телефон, но при определенных обстоятельствах вам может понадобиться забить им гвоздь в стену, потому что молотка рядом нет. И вы используете телефон как молоток, хотя он телефон. Что изменилось?

– А-а-а, – воскликнул я и спина моя оторвалась от спинки шезлонга. – Понял! Визуально телефон остался телефоном, но, по сути, он стал молотком, несмотря на то, что на вид он телефон. Предназначение определяется сознанием! Функция создается им… сознанием!

– Наконец-то! – услышал я его довольный возглас

– Но, как это связано с вредом, – Вопрос пришёл как-то сам, но он явно был обоснованным.

– Вред — это когда вы делаете дисфункцию в сознании, ответил он. – Если взять наш пример с изменой, то что является предназначением семьи? Функцией)?

– Верность.

– Кто назначил эту функцию?

– Супруги.

– Да. Хотя они могли создать отношения с функцией “свободная любовь”. Тогда и измена отсутствовала бы. Понимайте? Функция — это, по сути, некий личный постулат для собственного пользования… незыблемое правило для себя. Он делается в сознании.

– Типа моей личной истины?

Он кивнул.

– Когда Вы назначили стулу функцию стола — это Ваше решение. Это Ваш персональный постулат. И пока Вы сами это решение не отменили, функция живет, делая для Вас смысл существования этого предмета на четырёх ножках!Понимаете? Смысл жизни делает функция! Если человек не назначает на вещи или людей функцию, его существование бессмысленно!

Я задумался и отвернул свой взгляд от него, рассматривая песчинки под ногами, рассматривая песчинки рядом с шезлонгом.

– Теперь, если кто-то начнет действовать против Вашего решения… против Вашей функции — это, по сути и будет вредом.

Боковым зрением я видел, как он повернул голову ко мне, но руки так и оставил за головой.

– Вред — это противодействие! Противодействие чужому намерению — чужой функции. И когда кто-то без Вашего согласия противодействует Вашему решению (вашей цели) — это и есть вред. Ваш ребенок подрос и собирается поступать в театральный, а Вы настаиваете на том, чтобы он поступал на медицинский. Вы говорите ему: “Я не дам тебе денег на поступление, если ты пойдешь в артисты”. Понимаете?

– Но он может наплевать на мое противодействие. Так поступали многие.

– Это не исключает того факта, что вы наносили ему вред. У вас не получилось, но вред — это нематериальный результат вроде сломанного телефона или носа. Вред — это помысел и только потом он может появиться на материальном уровне, но…

Он приподнялся с шезлонга, как бы специально — усилить то, что хотел сказать.

– … этот вред будет уже направлен на Вас. Вы будете его ощущать на себе. В своей семье, работе, жизни.

– Иными словами, если я противодействую любому чьему-то помыслу, я делаю вред, а аукнется мне?

– Именно.

Он повернулся к своему столику, взял термос и отпил из него. Потом посмотрел на меня и сказал:

– Я обещал Вам одну историю. Помните? Однажды, еще мальчиком, мне поставили диагноз, после которого я уже никогда не мог бегать вприпрыжку. Я думал, что боль, которую я испытывал в больнице, когда мне разворошили всю тазобедренную кость без наркоза – это ад. Но ад наступил позже, когда я понял, что моя хромота — лишила меня детства и будущего. Специально ли от меня все отвернулись в классе или это было логическом исходом моего настроения, с которым дети никогда не любят иметь дело, не знал никто. Моя жизнь превратилась в ад — одиночество. Я часто сидел на подоконнике во время переменки и смотрел, как дети играют в футбол, бегают и просто веселятся. То одиночество, которое было рядом со мной обитало всегда среди толпы — когда ты про себя умоляешь их побыть с тобой, а они не слышат тебя. Это и была моя психическая травма, которая породила страшного фантома. Понимаете, я почти тридцать лет находился один на один со своей болью и без какой-либо поддержки.

Он уже сидел на шезлонге, развернувших лицом прямо ко мне.

– «Я должен быть сильнее всего этого»! – так успокаивал я себя, не получая от них той поддержки, без которой человек вообще не может жить. И я породил этого фантома. Я стал ненавидеть всех, кто не мог владеть собой. Я презирал их. А когда кто-то становился моим другом и проявлял слабость, я сначала переживал, что он слабак, пытался сделать его сильным, а потом, когда он им так и не становился, бросал его, как бросают предателей. Ему наверняка нужна была помощь, как и мне тогда в детстве, но я похоронил того мальчика. Вернее, фантом, которого я породил, чтобы не умереть от одиночества, сожрал меня. А еще чуть позже я уже ненавидел всех. Я начал чувствовать себя особенным, выкинутым на какой-то выдающийся жизненный путь и «великие» жизненные свершения. Я был похож на Мэла Гибсона в его голливудских историях. И что самое удивительное, всё это сопровождалось очень приятным чувством.

– Извините. Эта история как-то связана с тем, о чем мы только что говорили? – стараясь его не обидеть, спросил я.

– Вы хотите спросить к чему это я? Отвечаю. К тому, откуда взялось мое психическое нездоровье? Кто мне причинил вред? Врачи? Так они боролись за меня? Тогда кто? Я отвечу. Так устроена эта жизнь: есть тело, а в нем словно в скафандре сидит водолаз – душа. И когда по телу наносят удар, душа содрогается и в полуобмороке создает фантом. Я Вам вначале нашего знакомства о нем говорил. Помните?

Я кивнул, и тут он сказал то, что кажется я зацепил. Еле–еле, но зацепил.

– Это сейчас я знаю, как душу можно было спасти — осознанием! Но откуда я мог знать тогда, в мои одиннадцать?! Тогда меня могли спасти родители, но они сам психически болели не по-детски. Их психическое нездоровье было ещё тем… Про отца вообще молчу, не знаю, как назвать его болезнь.

Он на мгновение остановился, видимо что-то вспоминая.

– Фантом — это психический отпечаток боли, который словно фурункул на теле, прирастает к душе. Душа в чиряках! Представили? Так у души появляются резисторы, на которые она откликается, когда кто-то просто напоминает ей ту боль, которую она уже пережила однажды. Никто не хотел со мной играть! Никто! Но это не было не замечено моей душой. Их решение “Он нам неинтересен” противостояло решению моей души: “Ребята, вы мне так нужны!”. И вот однажды, я встретил одного человека. Он ввел меня в тот ад, который покрыл мою душу толстой шкурой чиряков из всех тех прошлых случаев, когда меня отвергали. Я долгое время не мог понять, почему я такой черствый. А как им не быть, когда твоя душа вся в отпечатках боли? Пришлось входить в боль снова и снова. Но к этому моменту я уже знал: я — не боль. Я нечто иное и тем более не тело. Появился тот, который мог входить в боль… любить ее. Этот человек предупредил меня: “Ему будет больно”. Помню, как спросил тогда: “А мне”? И я увидел на его лице удовлетворенность. Он сказал мне тогда: “Истинному тебе не бывает больно. Ты должен наблюдать за болью. Но вначале будет больно обоим”. И спустя некоторое время добавил: “Это и есть любовь. Ты есть любовь» – сказал он. – Боль — ее объект.

Он потянулся к своему термосу, а в моей голове прозвучали его слова:

«Ты есть любовь». Боль — ее объект».

– Помните, в начале нашего разговора, – продолжал он, – я сказал, что если узнать, что такое вред, вы становитесь богом. Что это значит? Это значит, что люди не знают, как выглядит вред. Если бы они знали это, они автоматом становились бы богами. В смысле любящими существами, даже если они дерутся или наказывают. Вред — это намерение лишить другого его функции… права на творение жизни — назначении функции на что угодно. Вы можете делать что угодно, но если вы это делаете с намерением лишить друго возможности делать функцию – вы наносите вред. И вред этот не сравним ни с каким иным. Это не лишение его права дышать или пользоваться вещью, а именно лишение права делать функцию — свой сценарий жизни. Вред — это помысел, и если бы люди смоги отрегулировать свое сознание на перехват этих помыслов… Представляете?

Я слушал затаив дыхание.

– Вот где крутизна духа… полёт… А ведь это возможно! Это ведь и есть функция бога. Ведь это возможно даже находясь в теле. Боги ведь живут в аду, а не в раю. Вы не найдете в аду дьявола. В аду живут боги – те, кто научились вычислять вред.

Только сейчас я заметил, что он не лежит, а сидит на шезлонге, слегка нагнувшись в мою сторону.

– Но Вы попробуйте это сделать! – сказал он. – Все Ваши помыслы — одно сплошное противодействие кому–то. Это противодействие в лучшем случае может лишь случайно припарковаться к чужому намерению и то, когда у этого человека есть для вас что–то взамен. Если взамен дать нечего, вы начинаете противодействовать — не принимаете чужое стремление. Это и есть вред!

***

Больше я его не встречал. Визитка у него была вряд ли, а телефон я спросить забыл. Только позже я чуть не подпрыгнул, вспомнив свою шальную мысль, записать этот разговор на смарт-часы. Приложение продолжало это делать еще час спустя, как он ушел.

И однажды я его встретил. Это случилось через два года. Больше  мы уже не расставались. Я был хорошим копирайтером, а ему нужен был кто-то, кто мог бы описывать все это. Вы, вот попробуйте это сделать.

Клубный пляж и сейчас стоит на месте, музыка там не изменилась.

Сергей Лысов

Бизнес-тренер, тренер личностного роста. Генеральный директор школы управления «Шерлок». Длительное время работал переговорщиком и кризисным консультантом в различных коммерческих и политических проектах. Специалист в области реструктуризации и строительства организаций, автор ряда бизнес-тренингов и семинаров для основателей бизнеса, автор системы «MYOR» — методики развития пси-способностей для деловых людей. Автор книг "Встань с дивана. Как создать свой бизнес…", «Анатомия победы».
.
Основатель юридического агентства «Мета-Информ», входившего в 50 ведущих юридических компаний Украины (г. Одесса, 1991 - 2005). Юридический эксперт в Лондонском арбитражном суде (1995) Консультант губернатора Одесской области (1999–2004). Советник мэра г. Одессы (2010 - 2011). Бизнес-тренер, коуч в области трансформационых изменений, эксперт в управлении кризисными ситуациями. Специализация - организация и проведение трансформационных процессов.
.
Миссия: обучение деловых людей управлению сложными и нестандартными ситуациями; тренировка специальных способностей и передача знаний в качестве основы управления.

Отзывы